И честно скажу... книжку я не осилил, а предисловие переводчика к ней необычайно вкусное. В сети оно есть; скажи мне кто-нибудь, что никакого Кадарэ не существует, и я поздравил бы Василия Тюхина с замечательной мистификацией, с прекрасным и ироничным рассказом о выдуманном "албанском классике мировой литературы". У меня это предисловие вызвало какие-то смутные ассоциации с "реалистичными" произведениями братьев Стругацких, написанными и ненаписанными.
Вот, к примеру, замечательный заголовок: "Как весь мир узнал о том, что Кадарэ - великий писатель":
"Кадарэ мог остаться никому неизвестным писателем, живущим в маленькой балканской стране, если бы не случай. В Албании его издавали мало, а за границей о нём ничего даже и не слышали. Помогло чудо - после II Мировой войны в Албанию вернулся Юсуф Вриони, эмигрант, получивший образование во Франции. Он мечтал участвовать в восстановлении своей страны после войны. Коммунистические власти не оценили его патриотического порыва. Его сразу бросили в тюрьму, как представителя враждебных классов. Там, просто чтобы не сойти с ума, он стал переводить на французский язык книги Кадарэ. Очевидно, он попал в приличную тюрьму, где можно было заниматься литературной работой. Если бы он работал в каменоломнях с утра до вечера, возможно, судьба Кадарэ сложилась бы совсем по-другому. Вриони перевёл все произведения Кадарэ, появившиеся на свет до 2002 года, когда преданный переводчик умер.
Перевод "Генерала мёртвой армии" был тайно вывезен во Францию и издан там, затем его издали в Италии, и по его мотивам был снят фильм с Марчелло Мастроянни в главной роли... Исмаилю Кадарэ была обеспечена своего рода "охранная грамота" - он был практически единственным албанцем, о котором слышали за пределами его страны, если не считать Энвера Ходжу. Ему удалось сначала нелегально вывезти во Францию и другие свои романы, замаскированные под переводы с немецкого, а затем и самому эмигрировать во Францию".
О том, из какого сора растут шедевры мировой литературы, и о том, как научиться любить свободу:
"Кадарэ получил Букеровскую премию по совокупности трудов, а написал он большое количество романов, сборников статей, литературоведческих размышлений и даже поэтических сборников. Вот, к примеру, в первом своём сборнике лирических стихотворений ("Юношеские вдохновения", 1954) он обильно использует в качестве эпиграфов строки Пушкина, Лермонтова, Светлова, признаётся в любви к Москве (в которой он тогда ещё не успел побывать), и товарищу Сталину, который "нет, не умер, а продолжает жить и вдохновлять нас мудрыми словами". Совершенно очевидно, что этот сборник восемнадцатилетнего поэта не фигурирует в списке шедевров албанского диссидента и классика мировой литературы. Никто и никогда не будет переводить эти стихи ни на какие языки мира. Разве что из чисто литературоведческого интереса - вот, мол, из какого сора растут букеровские лауреаты!
Меньше чем через десять лет после этих жизнерадостных коммунистических стихов Кадарэ опубликует большой сорокостраничный рассказ (или, если хотите, повесть) "Генерал мёртвой армии", который после ряда переделок станет романом, опубликованным в 1963 году, переведённым сначала в Болгарии, потом во Франции, далее - везде...
Впрочем, Кадарэ - фигура достаточно сложная. Нельзя сказать, что он сильно страдал от притеснений коммунистического режима - хотя в середине 70-х года три его не печатали, всё-таки его романы издавались, одно время он был даже депутатом Народного собрания и регулярно ездил за границу. К нему неплохо относился сам товарищ Энвер Ходжа. Хотя, конечно, в жизни писателя, живущего в социалистической стране, есть много неприятных моментов - необходимость посещения партсобраний, "товарищеская" критика братьев по литературному цеху, необходимость создания "актуальных" произведений и т.д. Невольно станешь глубоко в душе диссидентом и подготовишься морально к тому, чтобы при первом удобном случае попросить политического убежища там, где можно спокойно сидеть по утрам в кафе, пить кофе и писать в блокноте всё, что только вздумается".
Мой любимый эпизод - о том, как роман менялся вместе с автором:
"Трудно сказать, сколько раз Кадарэ переписывал "Генерала мёртвой армии". Не один раз, это точно. Я переводил один из первых вариантов романа в начале 80-х годов прошлого века (он был опубликован с некоторыми сокращениями в журнале "Иностранная литература") - просто потому, что такой удалось достать, привезли из Югославии. Данный перевод сделан по последнему албанскому изданию, хотя у Кадарэ сейчас выходит в Париже многотомное собрание сочинений на двух языках, албанском и французском. Вот в этом издании, несомненно, будет самый окончательный, академический, так сказать, вариант романа. Если автор не решит внести ещё какие-то изменения впоследствии.
Так что я знаю совершенно точно, дословно, так сказать, какие изменения Кадарэ внёс в текст романа, и могу делать какие-то предварительные обобщения.
Самое заметное изменение - это изменение точки зрения автора. Не в смысле "было хорошо, стало плохо" или "воспевали коммунизм, а теперь ругаем". Подобные категории неприменимы к творчеству Кадарэ в принципе. А в смысле - откуда он рассматривает происходящие события. Когда он писал первый вариант, он жил в Албании, и заграница была для него за железным занавесом. Если, конечно, не считать заграницей Советский Союз, где он стажировался в Литературном институте. Но нам хорошо известно, что Советский Союз - никакая не заграница, а такая же Албания, только большая.
Первый вариант - это роман, написанный албанским автором для албанцев (не будем даже рассматривать фактор наличия коммунистической цензуры - это в данном контексте нерелевантно, поскольку речь идёт о "нетленке") об иностранце, приезжающем в Албанию. То есть, всё, что происходит в Албании - естественно и привычно, это некая данность, в которую попадает странный персонаж из неназываемой заграницы. То есть, нам не надо объяснять, что такое райком партии, мы тут живём, и нам интересно представить, что может подумать обо всём этом приехавший иностранный генерал.
Последний вариант - роман о таинственной Албании, написанный европейским писателем для европейцев. Кадарэ давно уже больше времени проводит в Париже, чем в Тиране, и то, что представлялось ему далёкой заграницей, стало для него привычной обыденностью. А вот европейскому читателю настоящей экзотикой представляются даже такие банальные для албанцев (да и для нас) сценки, как нежелание кондуктора в автобусе давать сдачу со столековой бумажки".
Всё зависит лишь от точки зрения. Ну и далее:
"Исчезли из романа пассажи о цивилизации и комфорте, выдававшие тайные стремления автора вырваться из коммунистической серости в яркую заграничную жизнь - хотя остался эпизодический персонаж, что-то упорно пишущий в толстой тетрадке, сидя в баре гостиницы "Дайти", чуть ли не единственном месте в Албании, где можно было поиграть в заграницу. Туда, собственно говоря, пускали только иностранцев, располагающих конвертируемой валютой. Ну, может быть, по знакомству пускали и знаменитых писателей. Я подозреваю, что это он сам, Кадарэ, сидит там, наслаждаясь европейским комфортом, играя в европейского писателя, и пишет в тетрадке свой роман, и замечает зашедшего в бар генерала в роскошном иностранном мундире. Теперь Кадарэ по утрам ходит в одно и то же парижское кафе на угла rue de Medicis и бульвара Sent-Michel и пьёт там кофе, склонившись над блокнотом. Его мечта сбылась. Он и всемом деле стал известным европейским писателем.
Исчезли многочисленные мелкие реалии, связанные с полувековым коммунистическим периодом в истории Албании, страна стала вневременной, исконной Албанией, где родоплеменные отношения и кодекс поведения горца важнее решений последнего пленума компартии или рекомендаций комиссаров Совета Европы".