Например, в спектакле "Сон в летнюю ночь" в театре Фоменко звучит песенка шута Фесте из "Двенадцатой ночи" ("Где ты, милая, блуждаешь...").
Что касается "Укрощения строптивой", то в "Сатириконе" и в постановке минского Театра им. Горького звучит 130-й сонет, хотя в первом случае Люченцио читал его Бьянке, а во втором Гортензио посвящал его Вдове; в Минске ещё был сонет 154, превращённый там в задорную песню, и тот же сонет когда-то использовался в советской постановке театра Ленсовета.
Всё это создаёт впечатление, что тексты Шекспира образуют единую вселенную. Сонеты и песни существуют там независимо от автора, а сюжеты пьес сплетаются в единую историю. Не зря в московском "Сатириконе" и в Ростовском молодёжном театре в "Укрощении строптивой" звучали шуточные отсылки к "Ромео и Джульетте": сложно удержаться от мысли, что Верона, упомянутая в "Укрощении строптивой" в качестве родины Петруччо, представляет собой ту самую шекспировскою Верону, охваченную междоусобной борьбой двух благородных семейств. А значит, что и Венеция, которая находится с противоположной стороны от Падуи, это Венеция венецианского мавра и венецианского купца.
Как бы то ни было, вот мой вклад, сонет, который мог бы звучать в "Укрощении строптивой". Я хотел бы сыграть на гендерной нейтральности английского языка. Конечно, мы знаем, что часть сонетов посвящены прекрасному юноше, часть - женщине, и что лирический герой - мужчина. Классический формат: жестокая возлюбленная, несчастный влюблённый поэт. Так их и переводят. Но если взять английский текст сам по себе, то интерпретировать его можно каким угодно образом.
Короче, берём традиционный поэтический вариант F/m (так маркируют садомазо-порнорассказы, где женщина издевается над мужчиной) и переделываем его в M/f, согласно сюжету комедии.
149-й сонет - это состояние Катарины во втором действии, когда у неё всё плохо, а ситуация, в которой она оказалась, описывается выражением "бьют и плакать не дают". Есть и спать тоже не дают. При этом, Петруччо время от времени обдаёт её невербальным холодком, в таком духе, что, дескать, я тебя очень люблю, я на тебе женился, но всё-таки не уверен, что ты именно та, кто мне нужен. И да, [в соответствии с подавляющим большинством трактовок] он к ней пальцем не притронулся, будто она его вообще не интересует, как женщина. Это тоже очень обидно.
Сонет 149 (переделанный Маршак):
Ты говоришь, что нет любви во мне.
Но разве я, ведя войну с тобою,
Не на твоей воюю стороне
И не сдаю оружия без боя?
Вступала ль я в союз с твоим врагом,
Люблю ли тех, кого ты ненавидишь?
И разве не виню себя кругом,
Когда меня напрасно ты обидишь?
Какой заслугой я горжусь своей,
Чтобы считать позором униженье?
Твой грех мне добродетели милей,
Мой приговор - зрачков твоих движенье.
В твоей вражде понятно мне одно:
Ты любишь зрячих, - я слепа давно!
Sonnet 149
Canst thou, O cruel, say I love thee not,
When I against myself with thee partake?
Do I not think on thee, when I forgot
Am of myself, all tyrant for thy sake?
Who hateth thee that I do call my friend?
On whom frown'st thou that I do fawn upon?
Nay, if thou lour'st on me, do I not spend
Revenge upon myself with present moan?
What merit do I in myself respect
That is so proud thy service to despise,
When all my best doth worship thy defect,
Commanded by the motion of thine eyes?
But, love, hate on, for now I know thy mind:
Those that can see thou lov'st, and I am blind.
[Переводить поэзию Шекспира - слишком большая наглость, но я позволю себе перевести перевод на современный английский, опять же, произвольным образом определив лирического героя, как женщину, а адресата - как мужчину.
"О, жестокий ты человек, как ты можешь говорить, что я не люблю тебя, когда я принимаю твою сторону против самой себя? Разве я не думаю о тебе, даже когда забываю о себе - и всё ради тебя, мой тиран? Из тех, кто тебя ненавидит, кого бы я посмела назвать другом? Из тех, кого ты не одобряешь, кого я могу похвалить? Нет и нет - если ты сердишься на меня, разве я со стоном не наказываю сама себя в тот же миг? Какие же достоинства я могу себе приписать, чтобы гордость за них могла помешать мне подчиниться? Лучшее во мне поклоняется худшему в тебе, и ты можешь приказывать мне одним лишь взглядом. Но продолжай меня ненавидеть, любовь моя, потому что я наконец-то всё поняла. Ты любишь тех, кто умеет видеть, а я слепая".]
...И если бы Петруччо мог это услышать, он бы сказал ей: "Тогда научись видеть!"