[Мне хочется упомянуть Островского, который не смог протащить через цензуру свой перевод "Укрощения строптивой", хотя в шекспировской комедии, очевидным образом, не было никаких выпадов против самодержавия.
"Едва успел выйти нумер с этим извещением, как стало ясно, что "сладчайшие надежды" любителей сцены не сбудутся. 7 сентября 1850 года перевод Островского под названием "Укрощение злой жены" был запрещён для представления. Цензор Нордстрем отметил в рукописи более ста недопустимых мест: грубоватые словечки Петруччо, рассказ Гремио о венчании Петруччо с Катариной - и дал заключение, что пьеса сохранила в переводе "неприличный для сцены характер подлинника"
Спеша играть в карты с приятелями или домой к жене, цензоры III Отделения подчёркивали и вычёркивали с лёгким сердцем всё, на что глаз упадёт, часто просто по недоразумению и "на случай", в твёрдой уверенности, что за усердие начальство не взыщет, а автор не придёт объясняться, поскольку цензор, как известно, "лицо, фигуры не имеющее".
Так и с простонародными грубоватыми словечками Шекспира. Цензура была в этом отношении особо щекотлива, поскольку за достоверное считали, что Николай Павлович лично следил за благопристойностью речи на императорской сцене, и потому в пьесах вымарывались самые невинные выражения, вроде "черт возьми", рисковавшие оскорбить придворный слух".
Лакшин В. Я., "Александр Николаевич Островский".
В общем, мало что может быть хуже власти, решившей бороться за мораль и высокую культуру быта; Шекспиру ещё повезло, что он разминулся с английскими пуританами и моралистами.]
За "Тартюфа" Мольеру крепко досталось, несмотря на заступничество короля. Пьесу запретили к постановке, как аморальную, парижский архиепископ пригрозил отлучением всем, кто ставил, смотрел или хотя бы читал "Тартюфа"...