Разговор Того и Ямамото задаёт тему книги. Политики, учит адмирал Того, всегда побеждают военных, потому что политика выше стратегии. Немцы обречены на поражение в Первой мировой, потому что у них есть хорошие воины, но нет хороших политиков.
А в основном тексте в ту же ловушку попадает Япония. Стратег Ямамото проигрывает политику Рузвельту. У Ямамото линии вероятностей, а у Рузвельта – шахматы. Для первого начало войны – это начало игры, для второго – победа, главная в жизни. Америка Рузвельта неизбежно выигрывает послевоенный мир, теперь ей остаётся всего-навсего снять с доски вражеские фигуры. Но Япония, по логике ИГШ, в последний момент смогла оседлать сюжет поражения...
Мотив неизбежности вводится и через восприятие Ямамото. Он пытается понять врага, почувствовать его дух, но его воображение сводит поединок воль к схватке двух небесных самураев, а Рузвельт – инвалид, и Ямамото не может представить его в этом облике. Для восточного мировосприятия дух Рузвельта остался непознанным, американский дракон взлетел выше японского, и за его спиной было восходящее солнце, вернее, будущее, которое Ямамото так и не смог перечеркнуть. И так далее, и тому подобное, и метафора на метафоре (это на меня так последняя книга подействовала).
Ямамото-человек умирает при Мидуэе, и его дар предвидения умирает в месте с ним. Остаётся лишь оболочка Адмирала, которой, впрочем, не суждено было пережить войну. Начинается мучительная агония императорского флота. И автор, который слишком сжился со своими героями, начинает медленно умирать вместе с ними. Он тоже не доживёт до конца войны и конца своей книги, и книгу эту, в итоге, напишет совсем другой человек.
А сама точка невозврата, Мидуэй, в книге предваряется и рифмуется со штабной игрой, которую японцы сыграли незадолго до битвы и по тому же сценарию – бой двух авианосных соединений. Условные вражеские самолёты случайно прорвались к условным японским авианосцам, а игральные кости, по которым считался ущерб, вдруг легли вверх одними шестёрками. Два авианосца были потоплены с одного захода. Невозможный результат, и посредники приняли решение заменить его на более реалистичный. Но боги, как всегда, посмеялись последними, и в битве при Мидуэе японцам пришлось столкнуться именно с таким фатальным невезением.
(С точки зрения языческого мировоззрения, как я его понимаю, стоило сжечь на алтаре и «счастливые» кости, и фишки, изображавшие корабли. Пусть боги получат жертву, которую требуют. Но японцы повели себя как материалисты, а не как синтоисты. Если же говорить конкретно о боге войны моего мира, то его культ требовал довести игру до конца с тем результатом, который выпал. В противном случае бог имел всякое право поинтересоваться, как японцы собираются переигрывать потери в реальном бою.
makarovslava как-то сказал, что в рамках той же логики Ямамото при Мидуэе должен был держать свой флаг на одном из авианосцев, поставив на кон свою жизнь. Бог войны любит подобные жесты, безусловно.)Да. Поэтому я говорю, что «Тихоокеанская премьера» была хорошей книгой. Не помню, писал ли я, что обычно воспринимаю книги на вкус. Откровенно говоря, большинство таких книг действительно подпадает под категорию «мяса». Можно вставить в текст сколько угодно вкусных описаний, но книга от этого не запоёт. «Тихоокеанская премьера» была тем редким случаем, когда текст, по крайней мере, в лучших местах, казался мне музыкой. Благодаря теме, которую автор задал, и которую сыграл, благодаря вариациям этой темы, благодаря самой выбранной форме.
Но меня просили написать о «Гилбертовой пустыне». Я решил начать с предыдущей книги, чтобы было понятней, что я имею в виду. Как видите, получилось длинно. А это большая проблема, пишешь длинно и не успеваешь ничего написать (у меня ведь немало недописанных постингов). Этот текст я могу уложить в три абзаца, но, к сожалению, чтобы написать лаконично, мне сначала нужно изложить свою мысль, а потом уже её сократить. Экономии времени не получается. Ладно, пусть будет.