Кстати, такое событие не могло пройти мимо человеческого воображения, чья-то муза обязана была донести до нас этот образ.
Выдумав встречу Ивила и Христа в земной жизни Спасителя, я потом нашёл её отражённой в стихах.
"Ослик молчит, улыбается, не поднимает глаз,
все идет и идет.
Колышутся пальмовые листья.
Христос отвечает одному, другому,
машет третьему рукою, не прерывая
беседы с попутчиком; попутчик – убийца,
замышляет карминное убийство с помощью
серебряного ножа молодой луны;
он описывает будущее свое деянье
в таких красках и запахах,
что сам же с наслаждением жмурится:
как вкусно, как просто быть самим собою!"
[С точки зрения моего мира], я трактую это следующим образом.
Представьте, что вы впервые встретили собеседника после долгого одиночества. Вам неважно, что именно он говорит, или даже то, что вы говорите ему. Главное, впервые кто-то сможет вас выслушать. Это упоение самой возможностью поговорить с кем-то достойным разговора. Ивил говорит об убийстве не потому, что Христу это интересно (ему, скорее всего, неинтересно), но потому, что ему важно говорить хоть что-то, вот он и говорит первое, что приходит на ум. Это фантастическое удовольствие; возможность быть самим собой, сбросить маску в обществе Того, кто и так видит всех насквозь. Не маскироваться, не притворяться, наслаждаться общением... короче, здесь речь о том, что Ивил никогда не мог себе позволить.
В тот момент Ивил готов был отложить свой нож, чтобы повсюду следовать за Мессией. Но, как всегда, у него оставалось последнее "деяние", которое требовалось завершить, и оно увело его прочь от Иерусалима; а когда он вернулся, всё уже свершилось. Это было неизбежно, ведь в те дни Творец хотел поговорить с людьми, а Ивил на этой встрече был бы явно лишним.
