"И совсем другое дело - Питек. Мы прозвали его так, причем это -
производное не от имени Питер, а от слова питекантроп. Он на нас не
обижается, поскольку наука о происхождении человека для него так и
осталась абсолютно неизвестной. Нас ведь обучали тому, что было
необходимо, и при этом опасались перегрузить наши доисторические мозги,
так что многие вершины современной культуры даже не появились на нашем
горизонте. На самом деле Питек, конечно, не имеет никакого отношения к
питекантропам - вернее, такое же, как любой из нас; он нормальный хомо
сапиенс, и даже больше сапиенс, чем многие из моих знакомых по былым
временам. Но прибыл он из какой-то вовсе уж невообразимой древности - для
него, думается, Египет фараонов был далеким будущим, а рабовладельческий
строй - светлой мечтой. По-моему, специалисты "частого гребня" и сами не
знают, из какого именно времени его выдернули, а сам он говорит лишь
что-то о годе синей воды - более точной хронологии из него не выжать. Он
любит поговорить и, прожив день, старается обязательно рассказать
кому-нибудь из нас содержание этого дня - хотя мы все время были тут рядом
и знаем то же, что и он; правда, память у него великолепная, он никогда
ничего не забывает, ни одной мелочи. Этим, да еще прекрасным, прямо-таки
собачьим обонянием он выгодно отличается от нас.
Питек называл имя своего народа - но, насколько я помню, такой в
истории не отмечен, как-то проскользнул стороной; называл он и свое имя,
но никто из нас не мог воспроизвести ни единого звука: по-моему, для этого
надо иметь как минимум три языка, каждый в два раза длиннее, чем наши, и
попеременно завязывать эти языки узлом. У Питека, правда, язык один, и это
великая загадка природы - как он им обходится. Единственное, что я знаю
наверняка: там, где он жил, было тепло. Поэтому при малейшей возможности
Питек старается пощеголять в своем натуральном виде; мускулатура у него и
вправду завидная, и ни грамма жира. Нашим воспитателям не без труда
удалось убедить Питека в том, что хотя бы самую малость надевать на себя
необходимо. Он подчинился им, хотя и не поверил. Он коренаст, ходит
бесшумно, великолепно прыгает, не ест хлеба, а мясо, даже синтетическое,
может поглощать в громадных количествах, предпочитая обходиться без вилки
и ножа.
Он немного ленив, потому что ни на миг не задумывается о будущем, не
заботится о нем и ничего не делает заранее, а только тогда, когда без
этого обойтись уже нельзя. Зато он обладает великолепной реакцией, и мог
бы быть даже не вторым, а первым пилотом, будь у него чуть больше развито
чувство самосохранения - а также и сохранения всех нас; но смелость его, к
сожалению, переходит всякие границы. Я думаю, впрочем, что это относится к
его индивидуальным особенностям, хотя, может быть, все они были такими,
его соплеменники - поэтому и не уцелели. Чувство племени, кстати, - или,
по нашей терминологии, чувство коллектива - у него развито больше, чем у
любого из нас. Питек может рисковать машиной вместе со всем ее населением;
но ради любого из нас он подставил бы горло под нож, если бы возникла
такая необходимость, - и с еще большим удовольствием полоснул бы по горлу
противника.
Он часто, хотя несколько однообразно, рассказывает о войнах между
племенами. Я как-то в шутку поинтересовался, не съедали ли они побежденных
в тех междоусобицах. Питек не ответил. Лишь улыбнулся и провел кончиком
языка по своим полным губам.
Что еще о нем? В обращении с женщинами он элементарно прост, и, как ни
странно, им - современным и высокоинтеллектуальным - это нравится.
Впрочем, понять женщин в эту эпоху, как мне кажется, ничуть не легче - или
не труднее, может быть, - чем в наши, далеко не столь упорядоченные
времена".
...Слава в таких случаях обычно добавляет, что не стоит отрицать наличия чувства юмора у представителей древних менталитетов. В данном случае, когда речь зашла о каннибализме, Питек, скорее всего, ответил шуткой на шутку.