| Аристократический менталитет, медитация (4) - Ницше, "По ту сторону добра и зла" |
[Nov. 22nd, 2007|12:51 pm]
Григорий
|
Есть инстинкт распознавания ранга, который более всего является признаком высокого ранга; есть наслаждение, доставляемое нюансами почитания, и оно указывает на знатное происхождение и связанные с ним привычки. Утонченность, доброкачественность и возвышенность души подвергается опасному испытанию, когда перед ней проходит нечто принадлежащее к первому рангу, но еще не защищенное возбуждающим трепет авторитетом от нахального обращения и грубостей: когда нечто ничем не отмеченное, неразгаданное, испытующее, быть может умышленно скрытое и переодетое, идет своей дорогой, как живой пробный камень. Кто ставит себе задачей исследование душ и занимается им, тот будет пользоваться в различных формах именно этим искусством для того, чтобы вполне определить ценность данной души, определить неизменный, прирожденный ей ранг: он будет подвергать ее испытанию со стороны ее инстинкта почитания. Difference engendre haine: пошлость иной натуры прорывается внезапно и брызжет, как помои, когда мимо проносят какой-нибудь священный сосуд, какую-нибудь драгоценность, извлеченную из запертого хранилища, какую-нибудь книгу с печатью великой судьбы; с другой стороны, бывает иной раз, что человек невольно немеет, взор его останавливается и весь он застывает в неподвижности, - это значит, что душа его чувствует близость чего-то достойного поклонения. Способ, которым до сих пор в Европе поддерживается благоговение перед Библией, есть, быть может, лучшее в дисциплинировании и утончении нравов, каковыми Европа обязана христианству: книги такой глубины и окончательного значения должны быть охраняемы тиранией постороннего авторитета, дабы просуществовать столько тысячелетий, сколько необходимо для исчерпания и разгадки их смысла. Уже достигнуто многое, если большому количеству людей (всех сортов тупицам и быстро срабатывающим кишкам) наконец привито это чувство, говорящее им, что они не ко всему могут прикасаться, что есть священные события, перед которыми они должны снимать обувь и держать подальше свои нечистые руки, - это почти высшая степень, которой они могут достигнуть в сфере человечности. Напротив, ничто не возбуждает большего отвращения к так называемым интеллигентам, исповедующим «современные идеи», как отсутствие у них стыда, спокойная наглость взора и рук, с которой они все трогают, лижут и ощупывают; и возможно, что в народе, среди низших слоев, именно у крестьян, нынче сравнительно гораздо больше благородства вкуса и такта в почитании, чем у читающего газеты умственного полусвета, у образованных людей.
Это один из самых важных моментов для понимания характера Ивила.
Повторим по пунктам.
Аристократа отличает инстинкт распознавание ранга. Как пример объекта, безусловно принадлежащего высшему рангу, Ницше приводит Библию - при всём его антихристианстве, немецкому философу нельзя отказать в интеллектуальной честности, он знал, о чём говорил.
Низкий человек при столкновении с подобным ведёт себя характерным и узнаваемым образом - мы видим примеры подобного и в ЖЖ. Покажешь ему Библию, и человек сразу "жидовские сказки", "Гагарин летал, бога не видал". Это диагноз.
Затем Ницше говорит о том, что в тех же крестьян на протяжении сотен лет в буквальном смысле вбивали уважение к Библии, "тиранией постороннего авторитета". Но, благодаря этому, крестьяне (протобуржуа ;)) поднялись на более высокую ступень, чем современные Ницше интеллигенты, не способные осознать величия священных текстов.
В крайне сниженной форме это попытался выразить Юлиан Семёнов, в "Майоре Вихре" (действие происходит в тридцатые годы):
"Коля смотрел на старуху и вспомнил бабушку, мамину тетю. Она была верующая, и Коля очень стыдился этого. Однажды у бабушки упала ее старенькая красная сумочка, в которой она носила деньги, когда ходила за покупками. Из сумки выпало медное квадратное распятие. Коля засмеялся, схватил с пола распятие и стал дразнить бабушку, а после зашвырнул распятие в угол, под шкаф. Бабушка заплакала, а двоюродный брат мамы дядя Семен, войдя в комнату, в гимнастерке без портупеи — он только что принимал ванну, — ударил Колю по шее, не больно, но очень обидно. Лицо его потемнело, он сказал:
— Это свинство. Не смей издеваться над человеком, понял?
— Она верующая! — мальчик заплакал. Тогда ему было двенадцать лет, и он был не безликим Колей или Андреем Гришанчиковым. Он был Сашенькой Исаевым, баловнем дома, и его никто ни разу не ударял — ни мать, ни дядя Семен, пока он жил у них, ни бабушка. — Она верующая! — кричал он, заливаясь слезами. — Поповка! А я пионер! А она верующая!
— Я тоже верующий, — сказал дядя Семен. — Я в свое, она — в свое".
Заодно это одна из тех вещей, с помощью которых я хотел тогда показать  zinik_alexander'у разницу между "идеалами" и "идеологией".
Вот у нас Советская Россия начала двадцатых, и вот у нас какие-нибудь комсомольцы, хулящие веру в рамках программы воинствующего атеизма. Это идеология, и с точки зрения идеологии они правы. А с точки зрения аристократического менталитета, их шайку следует разогнать, языком оплеух объяснив низкородным ублюдкам, что низшие не имеют права оскорблять Высшее. Это идеал. Но действия с позиций аристократической ментальности делают человека нелояльным в глазах господствующей в СССР идеологии ("бывший царский офицер избил комсомольцев и заставил их извиняться перед попом", ага).
[Поэтому, собственно, Семёнов и пытается максимально закамуфлировать тему - тридцатые, а не двадцатые, ребёнок, а не взрослый (будто тогда взрослые были лучше!), и всякая прочая чушь на тему "жила-была верующая бабка, а её сын воевал в отряде Блюхера", но суть та самая. Жанр требует героя, а герой должен быть благороден - т.е., вести себя, как благородный.]
Ивил ответит агрессией любому, кто попробует хулить Бога в его присутствии. При том, что сам Ивил убийца, садист, последователь пути Тьмы ("Тёмная сторона силы", по Лукасу). Но Высший беспощаден к хуле на Высшего. fortunatus спаршивал меня про Ивила и Христа. Да, Ивил мог не соглашаться с тем, что говорил Христос, но Высший имеет право обращаться с низшими так, как ему угодно, и, в том числе, выбрать путь любви и прощения. Это его личное дело. А дело Ивила - карать за нанесённое оскорбление, потому что тот, кто оскорбил одного Высшего, оскорбил всех, они все в одной лодке. Этого требует его кодекс. Потом, Ивил всегда сумеет оправдать свои действия (не то, чтобы его мучила совесть, конечно) - боль вызывает у "подлого люда" страх, а страх ведёт к уважению, и уважение позволяет убогому хоть чуть-чуть приподняться над собственным ничтожеством. См. выше.
...Вы спросите, а как именно аристократы определяют, что истинно, а что нет, что заслуживает поклонения, а что - мишура?
Хех. Инстинктивно. |
|
|
