"Перелётный кабак"

"Европейские  государства, согласные в  том, что нужен  мир  на турецких условиях,  препоручили  последние  переговоры  Англии  и Германии,  которые, несомненно, могли его обеспечить; был тут и представитель султана: был и единственный враг султана, еще не примирившийся.

Одно  крохотное государство месяц за месяцем  боролось в  одиночестве, каждое утро  удивляя  мир  своим  упорством, а  иногда и  успехом. Никому не ведомый  правитель,  называвший себя  королем  Итаки,  оглашал  восточное Средиземноморье славой, достойной имени острова, которым он  правил.  Поэты, разумеется,  вопрошали,  не вернулся  ли  Одиссей;  любящие  отчизну  греки, вынужденные сложить оружие, гадали о том, какое  из греческих племен и какой из  греческих  родов  прославила  новая династия.

Поэтому  все  удивлялись, услышав,  что  этот  потомок  Улисса  -  просто  наглый  ирландец,  искатель приключений,  по  имени  Патрик  Дэлрой, который прежде служил  в английском флоте,  поссорился с  начальством из-за своих фенианских взглядов  и вышел в отставку.  С тех  пор он пережил  немало  приключений и сменил немало  форм, постоянно  попадая  в  беду или вовлекая  в нее других, и  поражая  при этом какой-то странной смесью почти циничной удали и самого чистого донкихотства. В  своем  фантастическом  королевстве  он,  конечно, был и генералом,  и адмиралом,  и министром иностранных  дел; но исправно следовал  воле народа, когда речь  шла о  войне и мире, и по  его велению признал себя побежденным.

Помимо профессиональных талантов он  славился  физической  силой  и огромным ростом.  Газеты  любят  теперь  писать, что варварская сила мышц  не играет никакой  роли в военных действиях;  однако  такой  взгляд  не  больше соответствует истине, чем противоположный.  На Ближнем  Востоке, где  у всех есть  какое-то  оружие и  на  людей часто  нападают,  вождь,  способный себя защитить, обладает немалым преимуществом, да и вообще не совсем  верно, что  сила ничего не  значит. Это признал лорд  Айвивуд, представитель  Великобритании, подробно объяснивший  королю Патрику безнадежное превосходство турецкой пушки  над его силой, на что тот заметил, что  может  поднять  пушку и удрать с  нею. ("Поставь на них заборы, они их перепилят, спусти на них собаку, они её съедят" - Г.Н.)

Признавал это и величайший из турецких полководцев, страшный Оман-паша, знаменитый отвагой на поле брани и жестокостью в мирное время; на лбу у него красовался шрам, нанесенный шпагой ирландца в трехчасовом поединке и принятый, надо сказать, без  стыда,  ибо турки  умеют  держаться. Не  сомневался  в  этом  и  финансовый  советник германского посла, ибо Патрик  Дэлрой справился, какое окно  ему по вкусу, и забросил его в спальню, прямо на кровать, где он позже  принял врача.  И все же один мускулистый ирландец на маленьком островке не  может сражаться вечно с целой Европой; и он с  мрачным добродушием подчинился  воле своей приемной родины. Он даже  не мог  перестукать дипломатов (на  что у него хватило бы и силы, и смелости), ибо разумной частью сознания понимал,  что они, как и он, подчиняются приказу. Король  Итаки,  облаченный  в  зеленую  с  белым  форму морского  офицера (придуманную  им самим), грузно и сонно сидел за маленьким столиком. У  него были  синие бычьи глаза, бычья шея  и такие рыжие волосы, словно голову его охватило пламя. Некоторые считали, что так оно и есть".

slavamakarov

Лорда Айвивуда  считали красивейшим  человеком Англии.  На  фоне синего моря он казался мраморной статуей, безупречной по форме, но являющей нам лишь белый и серый цвет. От  игры  света  зависело, тускло-серебряными  или  бледно-русыми станут его волосы, а безупречная маска лица никогда не  меняла ни цвета, ни  выражения. Он был одним  из  последних ораторов  в  несколько старомодном  стиле,  хотя самого  его ни в малой степени нельзя  было назвать  старым, и умел  придать красоту  всему,  что  скажет;  но двигались  только  губы,  лицо оставалось мертвым. И манеры у него были, как у прежних членов парламента. Например, он встал,  словно римский сенатор, чтобы  обратиться к трем людям на окруженной морем скале...

Те, кто встречался с лордом Айвивудом в такие минуты, поняли бы, почему он занял  столь высокое  место в истории  своего времени несмотря на ледяное лицо и дикие  догмы.  В нем  были  все  благородные  черты, обусловленные отсутствием, а не присутствием какого-то свойства. Нельсон ведал страх, он - не ведал.  Поэтому  его  нельзя  было  удивить  и он оставался собранным  и холодным там, где другие теряли голову.

"Несмотря на  свою диковатую  веселость Дэлрой по-прежнему казался поэту рассеянным,  словно он думал о чем-то другом, гораздо более важном. Он был в творческом трансе; и Хэмфри Пэмп, знавший его, как себя, понимал, что занят он  не  стихами. Многие  нынешние  моралисты  назвали  бы  такое  творчество разрушительным. На свою беду,  капитан Дэлрой  был человеком действия... Он  очень  любил сочинять  стихи, но  ни поэма, ни  песня  не давали ему  такой радости,  как безрассудный поступок...

Патрик встал с древесного  трона и прислонился к ветви. Глядел он  так, словно ему бросили вызов.
  - Ваши стихи хорошие, - с показной  небрежностью сказал он, - а мои плохие. Они  плохие, потому что я  не поэт, но еще и  потому,  что  я сочинял  тогда другие стихи, другим размером.
Он оглядел кудрявый путь и прочитал как бы для себя:
   

    В городе, огороженном непроходимой тьмой,
    Спрашивают в парламенте, кто собрался домой.
    Никто не отвечает, дом не по пути,
    Да все перемерли, и домой некому идти.
    Но люди еще проснутся, они искупят вину,
    Ибо жалеет наш Господь свою больную страну.
    Умерший и воскресший, хочешь домой?
    Душу свою вознесший, хочешь домой?
    Ноги изранишь, силы истратишь, сердце разобьешь
    И тело твое будет в крови, когда до дома дойдешь.
    Но  голос зовет сквозь годы:  "Кто еще  хочет свободы? 
    Кто  еще  хочет победы? Идите домой!"

Как  ни  мягко  и ни лениво  он говорил, поза его и движения удивили бы того, кто его мало знал.
  - Разрешите  спросить, - сказал, смеясь, Дориан, - почему вы сейчас вынули из ножен шпагу?
  - Потому что мы долго кружили, - отвечал  Патрик,- а теперь  пришло  время сделать крутой поворот.
Он указал шпагой на  Лондон, и серый отблеск рассвета сверкнул на узком лезвии".